В Ростове-на-Дону появился проспект Маршала Жукова

[Чебур]

хотелось бы восполнить этот пробел твоей ссылкой на первоисточник.

дык, иди книжку купи - я ж писал уже )))

 

....-- В душе, внутренне -- как вы сами себя считаете?

Страшно-то как: -- зима, вьюги да ехать в Заполярье. А тут я устроен,

спать сухо, тепло, и бельЈ даже. В Москве ко мне жена приходит на свидания,

носит передачи... Куда ехать! зачем ехать, если можно остаться?.. Ну, что

позорного -- сказать "советский"? Система -- социалистическая.

-- Я-то себя... д-да... советский...

-- Ах, советский! Ну вот это другой разговор, -- радуется опер. --

Теперь мы можем с вами разговаривать как два советских человека. Значит, мы

с вами имеем одну идеологию, у нас общие цели -- (только комнаты разные), --

и мы с вами должны действовать заодно. Вы поможете нам, мы -- вам...

Я чувствую, что я уже пополз... Тут еще музыка эта... А он набрасывает

и набрасывает аккуратные петельки: я должен помочь им быть в курсе дела. Я

могу стать случайным свидетелем некоторых разговоров. Я должен буду о них

сообщить...

Вот этого я никогда не сделаю. Это холодно я знаю внутри: советский, не

советский, но чтоб о политическом разговоре я вам сообщил -- не дождетесь!

Однако -- осторожность, осторожность, надо как-то мягенько заметать следы.

-- Это я... не сумею, отвечаю почти с сожалением.

-- Почему же? -- суровеет мой коллега по идеологии.

-- Да потому что... это не в моЈм характере... (Как бы тебе помягче

сказать, сволочь?) Потому что... я не прислушиваюсь... не запоминаю...

Он замечает, что что-то у меня с музыкой -- и выщелкивает еЈ. Тишина.

Гаснет теплый цветной глазок доброго мира. В кабинете -- сыч и я. Шутки в

сторону.

Хоть бы знали они правила шахмат: три раза повторение ходов и

фиксируется ничья. Но нет! На всЈ ленивые, на это они не ленивые: сто раз он

однообразно шахует меня с одной и той же клетки, сто раз я прячусь за ту же

самую пешку и опять высовываюсь из-за неЈ. Вкуса у него нет, времени --

сколько угодно. Я сам подставил себя под вечный шах, объявившись советским

человеком. Конечно, каждый из ста раз есть какой-то оттенок: другое слово,

другая интонация.

И проходит час, и проходит еще час. В нашей камере уже спят, а ему куда

торопиться, это ж его работа и есть. Как отвязаться. Какие они вязкие! Уж он

намекнул и об этапе, и об общих работах, уже он выражал подозрение, что я

заклятый враг, и переходил опять к надежде, что я -- заклятый друг.

Уступить -- не могу. И на этап мне не хочется ехать зимой. С тоской я

думаю: чем это всЈ кончится?

Вдруг он поворачивает разговор к блатным. Он слышал от надзирателя

Сенина, что я редко высказываюсь о блатных, что у меня были с ними

столкновения. Я оживляюсь: это -- перемена ходов. Да, я их ненавижу. (Но я

знаю, что вы их любите!)

И чтоб меня окончательно растрогать, он рисует такую картину: в Москве

у меня жена. Без мужа она вынуждена ходить по улицам одна, иногда и ночью.

На улицах часто раздевают. Вот эти самые блатные, которые бегут из лагерей.

(Нет, которых вы амнистируете!) Так неужели я откажусь сообщить

оперуполномоченному о готовящихся побегах блатных, если мне станет это

известно?

Что ж, блатные -- враги, враги безжалостные, и против них, пожалуй, все

меры хороши... Там уж хороши, не хороши, а главное -- сейчас выход хороший.

Это как будто и

-- Можно. Это -- можно.

Ты сказал! Ты сказал, а бесу только и нужно одно словечко! И уже чистый

лист порхает передо мной на стол:

 

"Обязательство.

Я, имя рек, даю обязательство сообщать оперуполномоченному лагучастка о

готовящихся побегах заключЈнных..."

 

-- Но мы говорили только о блатных!

-- А кто же бегает кроме блатных?.. Да как я в официальной бумаге

напишу "блатных"? Это же жаргон. Понятно и так.

-- Но так меняется весь смысл!

-- Нет, я-таки вижу: вы -- не наш человек, и с вами надо разговаривать

совсем иначе. И -- не здесь.

О, какие страшные слова -- "не здесь", когда вьюга за окном, когда ты

придурок и живЈшь в симпатичной комнате уродов! Где же это "не здесь?" В

Лефортово? И как это -- "совсем иначе"? Да в конце концов ни одного побега в

лагере при мне не было, такая ж вероятность, как падение метеорита. А если и

будут побеги -- какой дурак будет перед тем о них разговаривать? А значит, я

не узнаю. А значит, мне нечего будет и докладывать. В конце концов это

совсем неплохой выход... Только...

-- Неужели нельзя обойтись без этой бумажки?

-- Таков порядок.

Я вздыхаю. Я успокаиваю себя оговорочками и ставлю подпись о продаже

души. О продаже души для спасения тела. Окончено? Можно идти?

О, нет. Еще будет "о неразглашении". Но еще раньше, на этой же бумажке:

-- Вам предстоит выбрать псевдоним.

Псевдоним?.. Ах, кличку! Да-да-да, ведь осведомители должны иметь

кличку! Боже мой, как я быстро скатился! Он-таки меня переиграл. Фигуры

сдвинуты, мат признан.

И вся фантазия покидает мою опустевшую голову. Я всегда могу находить

фамилии для десятка героев. Сейчас я не могу придумать никакой клички. Он

милосердно подсказывает мне:

-- Ну, например, Ветров...

 

http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag2.txt

 

 

да и еще :

 

…Капитана Советской Армии Николая Виткевича арестовали прямо на фронте 22 апреля 1945 года под Берлином. Особисты в качестве доказательств вины и антисоветской сущности боевого офицера предъявили ему переписку с его давним (еще со школьных времен) другом Александром Солженицыным.

 

Их развело в начале войны — один оборонял столицу в окопах, а другой - Солженицын, был признан годным к нестроевой, но потом тоже оказался на фронте. В 1943 году их части объединили в составе 3-й армии, и они встретились вновь. Естественно, что ходили друг к другу в гости, рассуждали, спорили — о политике, о вождях, о причинах военной катастрофы 1941 года.

 

«Мы до того пересмотрели все устоявшиеся тогда оценки, что иначе как «бараном» Верховного и не называли. Впрочем, это было не самой крепкой его характеристикой», — говорил Николай Виткевич своему сыну. Весной 1944-го их разбросало по разным фронтам, друзья продолжили свои споры уже в эпистолярной форме. Результат этой переписки — 10 лет по статье 58.10 УК СССР.

 

Следователь Балдасов показывал капитану Виткевичу собственноручные показания Солженицына на следствии. Николай Виткевич вспоминал: «Смысл показаний моего давнего друга сводился к тому, что Виткевич, Симонян (их третий школьный друг), Решетовская (жена Солженицына) по сговору с каким-то Власовым сколотили преступную группу, которая давно и регулярно занимается клеветой на руководителей партии и правительства».

 

Да и Кирилла Симоняна, который впоследствии был руководителем ряда московских клиник, известным ученым в 1952 году вызывал следователь и предложил почитать увесистую тетрадку в 52 страницы, которые были исписаны столь знакомым ему почерком друга. На каждой странице фолиантика доказывалось, что он, Симонян, с детства был настроен антисоветски, духовно и политически разлагал друзей и особенно Саню Солженицына.

 

«Сданная» Солженицыным собственная жена Наталья Решетовская уже после войны рассказала, кто такой этот Власов. Оказывается, Солженицын заложил на допросе своего случайного попутчика, некоего моряка, с которым ехал в поезде…

 

Когда много лет спустя профессор Симонян выступил с открытой критикой на Солженицына, тот в ответ публично сожалел в строках «Архипелага»: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял!» (том 1, гл. 3). А в интервью 1992 года Солженицын даже выразил сожаление, что следствие провели так халатно, ибо при желании по его записям «можно было всех рассчитать, можно было еще пять человек посадить из нашего дивизиона. Ну а следователю лень было читать, дураку»…

 

Николай Виткевич отправился по этапу на десять лет в Воркуту, куда только с этапа не доехали 150 из 1000 заключенных, а Солженицына без особого нажима завербовали - позвали и спросили: Можешь? - Могу! — ответил будущий Нобелевский лауреат и дал подписку о сотрудничестве. За это ему, очевидно, как стукачу-руководителю, дали восемь лет, которые он отсидел сначала в Бутырской тюрьме в удобной камере, из которой даже мог заказывать книги из Ленинской библиотеки, а потом — в подмосковной «шарашке».

 

…Они потом встретились после войны. Николай Виткевич не держал на Солженицына особого зла. Но и относиться к нему, как к нормальному человеку, тоже не мог.

 

вот две судьбы. судьба боевого офицера и лагерного стукача. в нашей "демократической" стране совестью нации стал второй.

[Гость Kniaz]

дык, иди книжку купи - я ж писал уже )))

-- Ну, например, Ветров.

И я вывожу в конце обязательства -- ВЕТРОВ. Эти шесть букв выкаляются в

моей памяти позорными трещинами.

Ведь я же хотел умереть с людьми! Я же гогов был умереть с людьми! Как

получилось, что я остался жить во псах?..

А уполномоченный прячет моЈ обязательство в сейф -- это его выработка

за вечернюю смену, и любезно поясняет мне: сюда, в кабинет приходить не

надо, это навлечЈт подозрение. А надзиратель Сенин -- доверенное лицо, и все

сообщения (доносы!) передавать незаметно через него.

Так ловят птичек. Начиная с коготка.

 

В тот год я, вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже. Ведь за

гриву не удержался -- за хвост не удержишься. Начавший скользить -- должен

скользить и срываться дальше.

Но что-то мне помогло удержаться. При встрече Сенин понукал: ну, ну? Я

разводил руками: ничего не слышал. Блатным я чужд и не могу с ними

сблизиться. А тут как на зло -- не бегали, не бегали, и вдруг бежал воришка

из нашего лагерька. Тогда -- о другом! о бригаде! о комнате! -- настаивал

Сенин. -- О другом я не обещал! -- твердел я (да и к весне уже шло.)

ВсЈ-таки маленькое достижение было, что я дал обязательство слишком частное.

А тут меня по спецнаряду министерства выдернули на шарашку. Так и

обошлось. Ни разу больше мне не пришлось подписаться "Ветров". Но и сегодня

я поеживаюсь, встречая эту фамилию.

ну и?да был факт подписания бумажки. дальше что?писатель честно признался за это (а мог бы и смолчать). где доказательства что он на кого-то стукнул?

 

Николай Виткевич отправился по этапу на десять лет в Воркуту, куда только с этапа не доехали 150 из 1000 заключенных

Чебур, ты бы хоть читал внимательно что выкладываешь. Выходит прав писатель, говоря о зверствах системы большевитских концлагерей?

[Чебур]

ну и?да был факт подписания бумажки. дальше что?писатель честно признался за это (а мог бы и смолчать). где доказательства что он на кого-то стукнул?

 

читай книгу.

 

я ж говорю - спорить с тобой бесполезно. завербовали его понятное дело для галочки и никогда его "услугами" не пользовались ))) ну и он понятное дело не писал в своей книжечке о том как "не пользовались" - потому что "не пользовались" , а не потому что не захотел писать о том как закладывал сокамерников будучи тюремным сексотом )))

 

жить в плену сказочных фантазий это надо уметь!

[Гость zeon_r]

/ ооо проспект Солженицына это ,что-то новое о_О

Ничего не новое. Сразу после смерти заговорили о том, чтобы назвать его именем какую-нибудь улицу. Как вариант назывались пер. Халтуринский, ул. Социалистическая или новая в той же Левенцовке.

cosmo, даже тема же была. http://forumrostov.ru/index.php?showtopic=...%EE%EB%E6%E5%ED

 

Ну, Солженицин... он же у нас где-то даже учился... вечерняя школа на Соборном, что ли, или на Семашко...

По-моему, он учился в 5-й школе и

 

Солжиницын физмат РГУ закончил...

Здание на Горького 88.

 

слишком спорный персонаж, что бы его именем улицы называть.

Ну уж если именем Кадырова улицы называть (в Москве)...

[Peyote_old]

Ну уж если именем Кадырова улицы называть (в Москве)...

+1

[Atoman]

Здание на Горького 88.

 

И?

[Гость zeon_r]

И?

Когда он учился, физмат там был. По-моему даже табличка есть.

[Atoman]

Когда он учился, физмат там был. По-моему даже табличка есть.

Да) И да, там есть табличка 8) Разделился физмат в 71 году..

[Peyote_old]

Да) И да, там есть табличка 8) Разделился физмат в 71 году..

да и позже переехал, Зеон еще застала Горького 88

[Atoman]

да и позже перехал, Зеон еще застала Горького 88

Как ты "почти гибко" намекнул на возраст

*хихикает*

[Peyote_old]

Как ты "почти гибко" намекнул на возраст

*хихикает*

и не намекал ничего, Зеон и не скрывала никогда! не то что я)

ЗЫ флудить хватить, тема не та.

[Гость Kniaz]

я ж говорю - спорить с тобой бесполезно. завербовали его понятное дело для галочки и никогда его "услугами" не пользовались ))) ну и он понятное дело не писал в своей книжечке о том как "не пользовались" - потому что "не пользовались" , а не потому что не захотел писать о том как закладывал сокамерников будучи тюремным сексотом )))

ну дык, спорить фантазиями с фактами конечно бесполезно )))

ну и каждый мир судит по себе, но это отнюдь не означает что окружающие вокруг будут поступать также, как и этот судья.