Кодовое слово МГИМО ("Reflex", Чехия)

[Камалудин]

Быть выпускником МГИМО в Чехии и Словакии означает БЫТЬ БЫВШИМ АГЕНТОМ КГБ или чешской StB (Státní bezpečnost, Государственная безопасность) и партийным коммунистическим кадром. Но за границей диплом МГИМО приносит своим хозяевам профессиональное уважение и признание.

 

Что же, все, кроме нас, настолько слепы, что не видят, кого и как воспитывала самая известная школа Восточного блока? Никто никакой угрозы не замечает? Или это с нами что-то не так, ведь мы так любим осуждать других и боготворим шпионские истории прошлого? Правда где-то посередине, ведь нет дыма без огня.

 

Еврокомиссар Штефан Фюле (Štefan Füle), министр иностранных дел Ян Когоут (Jan Kohout), лоббист Владимир Йоханес (Vladimír Johanes), бывшие министры иностранных дел Словакии Эдуард Кукан (Eduard Kukan), Ян Кубиш (Ján Kubiš) и нынешний министр Мирослав Лайчак (Miroslav Lajčak), владельцы Penta Investments (все три партнера), один из самых успешных торговцев земельными участками Милош Червенка (Miloš Červenka), наш посол в Бразилии Иван Янчарек (Ivan Jančárek) … и еще несколько десятков имен можно включить в список выдающихся и успешных чехов и словаков, которые учились или просто проходили стажировку в Московском государственном институте международных отношений (МГИМО).

 

Всегда, когда кто-то из этого списка поднимается на ступеньку выше по карьерной лестнице, загорается красная лампочка «Внимание! Опасность!». Последними свое прошлое, связанное с московским ВУЗом, были вынуждены объяснять и защищать как раз еврокомиссар Фюле и министр иностранных дел Ян Когоут. Оживленные дебаты проходили и в парламенте, и в прессе. Когда, наконец, Фюле получил благословление поехать в Брюссель (хотя возмущенная чешская общественность негодовала, что нас будет представлять бывший ценный член партии и агент), стали писать о том, что европейские коллеги воспримут Фюле в штыки. Ничего подобного не произошло. Наоборот. Фюле приняли с уважением, которого достоин отличник из Оксфорда или Гарварда.

 

Точно так же слов признания для Яна Когоута не пожалел и бывший министр иностранных дел Чешской Республики Карел Шварценберг (Karel Schwarzenberg). В ответ на предупреждения о МГИМО он просто махнул рукой. Сам Ян Когоут ко всему этому добавил, что он просто должен был идти в МГИМО, если хотел делать свою работу. Но с режимом, как он говорит, он не сотрудничал.

 

Но правдой остается то, что для самого престижного учебного заведения Восточного блока студентов отбирали тщательным образом, и именной список должен был быть одобрен в ЦК Коммунистической партии Чехословакии. Высокое положение родителей в партии или, как минимум, правильное (не противоречащее идеологии) происхождение, например из рабочих, были обязательны. Если отбор по этим критериям проходил нормально, тогда, как и в наше время, приходил черед чистого прагматизма: выбрать надо было лучших из лучших. Однажды они будут работать на государство, а государством не должны руководить лодыри и лоботрясы. И еще: к лучшим умам всего Восточного блока и дружественных стран дураков не отправляют.

 

И еще один факт: и хотя были студенты МГИМО и без красного партбилета, членство в партии считалось само собой разумеющимся. Если на учебу уезжали еще беспартийные (в 18-19 лет, как правило, еще ждали вступления в партию), то диплом об окончании забирали уже члены партии.

 

Сердечный привет из Москвы

 

Он был лучшим в начальной и средней школе. Обычные родители с правильной биографией (например, рабочий и учительница). В семнадцать он сдал психологические тесты и тесты на уровень интеллекта, и на основании отличных результатов его приняли на четвертый курс специализированной средней школы, единственной в Чехии (еще одна такая школа была в Словакии в городе Банска Штьявница (Banská Štiavnica). После окончания школы он идеально проучился на первом курсе юридического факультета. И, конечно, сдал все на «отлично». А потом собрал вещи и уехал в Москву, чтобы через пять или шесть лет выйти из бесконечных переплетающихся коридоров огромного бетонного здания и отправиться прямо на дипломатическую службу.

 

Сегодня он отлично говорит на четырех языках (в том числе на китайском и персидском), носит прекрасно сидящий костюм. Он производит впечатление уверенного в себе человека и всегда контролирует себя. В своем жизненном пути он не видит ничего, что бы нарушило этику, и вопросов на тему морали он не понимает.

 

Это не начало нового фильма о Джеймсе Бонде, и наш герой – не агент 007. И он не был агентом с другим номером или с другим оперативным псевдонимом, по крайней мере, в списках агентов вы его не найдете. Он, наоборот, или сидит в Брюсселе в качестве высокопоставленного европейского чиновника, или скачет на лошади в Южной Америке в качестве посла, или бороздит небо, путешествуя за новыми активами для своей частной компании, в качестве, как минимум, миллионера. У него чешский (или словацкий) паспорт и диплом МГИМО.

 

«Некоторые из моих одногруппников с StB в итоге точно сотрудничали, но тогда это было в каждом учебном заведении. Но здесь надо прямо сказать, кто в итоге становился агентом. Это точно были не те, кто был очень умным. Самые умные из элиты агентами не становятся. Им это не надо. И поэтому логично, что эти службы даже не пытаются заполучить настоящую элиту», - считает Милош Червенка. После революции он, как и многие другие, благодаря Мадлен Олбрайт был студентом Джорджтаунского университета, управляющим имуществом Вацлава Гавела (Václav Havel) и его супруги, а сегодня Червенка торгует землей. Он отрицает любую связь со спецслужбами, и не только чешскими: «Они мной однозначно не интересовались. Я был не слишком податливым».

 

Даже министра иностранных дел Словакии Лайчака, как он сам утверждает, во время учебы в МГИМО спецслужбы не заманивали и не просили сотрудничать. «Помимо футбола и других развлечений, во время учебы мы все время шутили, кто же может быть агентом. Мы думали, что хотя бы один агент среди нас будет. Все стало ясно после революции – он остался без работы», - говорит министр.

 

Я просто студент

 

Откуда же берется точка зрения, что МГИМО был базой КГБ? «Если говорить об истории и характере МГИМО, то я бы, в общем, не стал сомневаться в заинтересованности, как минимум, советских и восточноевропейских спецслужб, но то, что большинство студентов имели со спецслужбами что-то общее, я бы не сказал», - отвечает еврокомиссар Штефан Фюле. А лично ему предлагали должность агента? «Нет, не предлагали. Никогда», - говорит Фюле. Он считает, что агентурные теории о МГИМО – это мифы. «Видимо, из-за того, что МГИМО, одно из немногих учебных заведений, был символом целой системы, и в то же время мало кто на собственном опыте знал, что это такое», - объясняет он.

 

Сложно поверить, что репутация МГИМО как ВУЗа КГБ возникла на пустом месте. «Возможно, так получилось из-за того, что совсем рядом с нами было озеро, а за ним стояла официальная школа КГБ. Ну и иногда, когда мы бегали вокруг озера, мы встречали группки студентов КГБ, они тоже бегали», - министр Лайчак считает, что это, пожалуй, был единственный контакт с КГБ, о котором он знал. «Когда я там учился, на всех четырех факультетах было где-то сто студентов и только малая их часть были ставленниками режима. Важны были способности. Министерство иностранных дел следило за нашими успехами и иногда, когда студент сдавал все экзамены, но его средний бал не был отличным, его отзывали», - рассказывает Лайчак.

 

После каждого семестра в МГИМО приезжали проверяющие из чехословацкого Министерства иностранных дел. «У них было прекрасное представление о нас. Они наблюдали за нами», - говорит Лайчак. Но, по его словам, никакой идеологии тут не было.

 

«Эти мифы и сплетни о МГИМО меня не удивляют. После революции к МГИМО все время так относятся», - совладелец Penta Investments Ярослав Гашчак (Jaroslav Haščák) объясняет, почему вокруг института, где он проучился шесть лет, постоянно возникают конспиративные теории, и пожимает плечами. Ему, как он говорит, все равно. Лично он не работает на государство, а в частном секторе то, что он учился в Москве, никого не волнует. «В общем, да, однажды об этом говорили. В Польше эту информацию вытащил наш конкурент. Но это, пожалуй, все», - говорит Гашчак. Как и все другие выпускники МГИМО, он гордится своей альма-матер.

 

А когда он начал учиться в Москве и благодаря неограниченному доступу к информации узнал правду о коммунизме и социалистической власти, не задавал ли он себе вопрос – продолжать ли обучение и потом в качестве дипломата представлять именно социалистическую страну? Гашчак этого вопроса не понимает. Как и Милош Червенка. «При любом режиме есть люди умные и глупые, и каждой власти нужны высококлассные дипломаты. Дипломат защищает конкретные интересы своей страны, а они с КГБ или StB не имеют ничего общего», - считает Червенка.

 

Для министра Лайчака время учебы в МГИМО было исключительной и трудной подготовкой к самому высокому уровню, какой только может быть. Политических вопросов, касающихся причин обучения, он, как и остальные, себе не задавал. Да, они соответствовали требованиям кадровой политики, признается еврокомиссар Фюле, да, они были блестящими студентами, да, была высокая дисциплина, воля и выдержка. Или все как один говорят: это была тяжелейшая работа, иногда граничащая с манией. «Когда вы бежите двадцатикилометровую дистанцию и после двенадцатого километра уже больше не можете. Но все равно бежите и достигаете финиша. Это было примерно так же», - с гордостью говорит Гашчак.

 

Инстинкты супердержавы

 

«Я всегда хотел быть дипломатом, а МГИМО был единственным учебным заведением в Восточном блоке, где готовили дипломатов. Если бы такой университет был в Улан-Баторе, я бы поехал туда. Я не учился в МГИМО, чтобы попасть в Москву, я поехал в Москву, чтобы учиться в МГИМО. И с семнадцати лет я все делал для того, чтобы получить возможность там учиться», - говорит министр иностранных дел Словакии. «Я тоже закончил первый курс юридического факультета до того, как попробовал сдать экзамен в МГИМО, так что я мог сравнить стиль обучения и преподавания. И разница была огромной. У нас была такая студенческая dolce vita, а в Москве мы учились шесть дней в неделю в группах до семи человек. В самой большой группе, когда был какой-то общий предмет, было максимум двадцать студентов. И ты всегда знал, что оценивать тебя будет тот, у кого ты учишься. Так что экзамен был, скорее, просто подтверждением постоянной работы», - вспоминает Лайчак, добавляя, что в год у них был один политический предмет, как и в учебных заведениях в Чехословакии.

 

«МГИМО заслуживает свою высокую репутацию. Такого доступа к информации, как там, не было нигде. Во времена моей учебы там преподавали 44 языка. Уже тогда там была библиотека, где можно было свободно читать Time, Newsweek, все что угодно. Здесь это было невозможно, - добавляет министр Лайчак. - К тому же там я пережил действительно прекрасное время. Я начал учиться в 1982 году, когда еще жил Брежнев, потом наступила гласность, пришел Горбачев. Чехословакия тогда еще однозначно жила советскими темпами».

 

Если противники и сторонники МГИМО (студенты бывшие и нынешние, в МГИМО и сейчас учатся чехи и словаки) в чем-то и соглашаются друг с другом, так это в том, что касается особого положения института и качества предоставляемого им образования. Супердержавы, как тогда Советский Союз и Соединенные Штаты, всегда заботливо воспитывали элиту и смотрели за ней. Как у хищников есть инстинкт самосохранения и совершенствования вида, так и социалистический блок во главе с Советским Союзом воспитывал и закалял свою будущую элиту. И логично, что здесь нечего было делать потомкам диссидентов и детям из не подходящих по классу семей.

 

В МГИМО был особый режим. И поэтому этот московский институт попал в ведение советского Министерства иностранных дел, а не образования. Как только там оказывался студент, он получал неограниченный доступ к информации и к лучшим умам того времени. Надо было только пройти через жернова строгого отбора. В МГИМО и в эру Советского Союза лекции читали профессора и политики с Запада, и наоборот.

 

«Они прекрасно знали, что это коммунистический ВУЗ, но это был ведущий, высококлассный институт, поэтому лучшие умы Англии приезжали туда читать лекции», - рассказывает директор Дипломатической академии Алена Проузова (Alena Prouzová). Она была из «неподходящей семьи» и, следовательно, не могла стать «мгимошницей», вспоминал свою учебу ее коллега, дипломат Иво Ждярек (Ivo Žďárek), он погиб в 2008 году, когда прогремел взрыв в отеле Marriott в Исламабаде. Сама Проузова добавляет, что у МГИМО всегда была и есть репутация ведущего института, а ее коллеги, которые учились именно там, - самые лучшие дипломаты, которых она когда-либо знала. А она сама хотела ли учиться в МГИМО? «Об этом учебном заведении я тогда даже не знала», - говорит Проузова.

 

МГИМО манит

 

«Я очень рада, что могла там учиться», - говорит чешская студентка. Но свое имя она называть не хочет. Как она говорит, ей не нравится, что в Чехии московский институт все еще связывают с коммунизмом. «Это вообще не правда. Не знаю, почему все так считают, и дома на меня сначала смотрели странно, когда я сказала, что хочу идти в МГИМО», - говорит девушка. Точно так же о своем пребывании в МГИМО не любит объявлять даже известный молодой словак, сын владельца братиславской Incheba Александр Розин (Alexander Rozin). Тем не менее, как говорит директор Дипломатической академии, желающих получить стипендии на обучение в МГИМО, в Праге всегда достаточно. «Каждый год для чешских студентов есть два места», - говорит Алена Проузова.

 

Здания МГИМО – мегаломанские кубы из бетона, и время их возникновения не скрыть. Тот, кто утверждает, что он несколько раз ходил по лабиринтам похожих друг на друга коридоров и ни разу там не заблудился, врет. Уже когда подъезжаешь к институту, по концентрации дорогих иностранных машин становится очевидно, что здесь учатся избранные. «Раньше это было, скорее, внутреннее отношение. Демонстрировать свою исключительность просто не было возможности, - улыбается министр Лайчак, вспоминая атмосферу в МГИМО. - Русские студенты уже тогда ходили в костюмах. Мы специально носили брюки и свитера. Джинсов у нас быть не могло, так что мы отличались хотя бы свитерами».

 

Сегодня естественная униформа всех студентов МГИМО – хороший костюм, к тому же теперь в институте, во времена СССР исключительно мужском учебном заведении, учатся и девушки. Неформальная или спортивная одежда – это более чем странно. «Конечно, мы испытывали гордость. Это был ВУЗ с самыми высокими требованиями, к тому же мы учились на самой сложной кафедре», - говорит Милош Червенка практически теми же словами, что и Гашчак. «Но тогда мы не имели права это показывать, это было только внутренне ощущение», - говорит министр Лайчак.

 

МГИМО с годами и со сменой режима не утратил свою элитарность. И хотя сегодня первенство по производству российской элиты институт делит с Петербургским университетом, альма-матер премьера Путина, по международным оценкам МГИМО по-прежнему в числе первых. Далеко позади в рейтингах находится чешская гордость – Карлов университет.

 

Но проблема осталась та же: по-прежнему сложно проконтролировать, сколько студентов на самом деле вели дела со спецслужбами или службами безопасности. Официальные списки за все время существования МГИМО не найти. В первые годы работы МГИМО в институте был особый режим, отличавшийся от того, который настал 70-е и 80-е годы. Точно так же очень сложно получить проверенные списки от всех существовавших тогда спецслужб, не только чехословацких, но и советских, а еще из Восточной Германии и т.д. Для того чтобы исключить возможные подозрения о чрезмерной связи МГИМО с этими органами, следовало бы сравнить все эти несуществующие списки.

 

Вероятность того, что эти данные появятся, и хотя бы часть бывших студентов МГИМО будут избавлены от подозрений, очень мала. И, похоже, самих студентов это не слишком беспокоит. В Москву, как они говорят, они ехали по чисто прагматическим соображениям получить образование в самом лучшем учебном заведении (раз уж в Гарвард тогда было нельзя), ничего кроме учебы и, возможно, бедной студенческой жизни (в Москве в то время в лучшем случае можно было достать молоко и черный хлеб), их не интересовало, красный партбилет просто должен был быть, а коммунистами они себя не чувствовали. Теорию о так называемом братстве МГИМО, согласно которой все выпускники держатся вместе и пользуются связями друг друга, они отрицают.

 

Оригинал публикации: http://www.reflex.cz/prihlaseni