Поэзия Серебряного Века

[Афина]

Алексей Скалдин

Зодиак

Памяти Н. К. Чурляниса

I. ВОДОЛЕЙ

Когда январьской темной ночью

Волнообразный Водолей,

Вияся парой мудрых змей,

Зажжется пред тобой воочью —

Взгляни, и знак понять сумей.

 

Припомни, как сбирались тучи,

Как сотрясалася Земля,

Богов о милости моля,

Как Океан потек могучий

На обреченные поля.

II. РЫБЫ

Над темным Океаном влажный,

Сгущенный воздух, как туман,

И солнца лик во влажном рдян.

Со дна Атлантов род отважный

Незримо зыблет Океан.

 

В морях гордыню мы омыли.

Слепой, вот брение. Потри

Глаза свои. Смотри, смотри,

Уж Рыбы вещие поплыли:

В морях — одна, и в небе — три.

III. ОВЕН

И на омытом Арарате

Стал Агнец чистый и глядит,

Как моря темный малахит,

Что розами горел в закате,

Иною розою горит.

 

Родится светлый на Востоке,

Его лучи, как сонмы сил, —

И обнажится теплый ил,

И в берега войдут потоки

Под знаком благостных светил.

IV. ТЕЛЕЦ

Из волн морских Телец спасенный

Выходит на бугор земли, —

И снова взрежут корабли

Простор пучины усмиренной,

Играя в водяной пыли.

 

А в четких знаках манускрипта

Латинского всегда видна,

Всегда сквозит загадка сна —

В них иероглифика Египта,

Как в зеркалах, отражена.

V. БЛИЗНЕЦЫ

Сошлися майской ночью звездной

Заложники своей вины,

Единой волей сведены

Над узкой каменною бездной,

Отца единого сыны.

 

То Дионис-Загрей сладчайший

И Сребролукий Аполлон, —

Кому удел определен

Вражды и дружбы величайшей

До истеченья всех времен.

VI. РАК

По каменным обломкам синий

Всползает светлой ночью Рак:

Со дна морей, быть может, враг

Посланца шлет, и хладный иней

В июне падает, как знак.

 

Таинственно преполовенье.

С глубоким трепетом глядим.

Голубоватый лунный дым,

Струясь, родит в сердцах волненье,

И снится нам Иерусалим.

VII. ЛЕВ

Изогнут знак на небе львиный,

Пять пальм на берегу морском,

В пустыне гор крутой излом.

Выходит Лев, и рык звериный

Со страхом слушают кругом.

 

Но ляжет кроткий и смиренный

Пред мудрой Девою, когда

На Океаны, города

И на поля свой свет нетленный

Прольет Пречистая Звезда.

VIII. ДЕВА

Прекрасная выходит Дева,

Таинница моей Земли,

Ее, Святую, извели

Из Океана для засева,

Как жертву Божью. О, внемли:

 

Так в августе, плоды сбирая

И жизни темный бег стремя,

Вновь засеваем озимя

Для жатвы будущего Рая,

Себя предчувствием томя.

IX. ВЕСЫ

Не над бездонною ль могилой,

В круговороте смертных ям,

Подобны призрачным Весам,

Что свешены Предвечной Силой,

Два корабля? — и к небесам

 

Уходят мачты. Вы ль, титаны,

Один грузили до краев

Тяжелым грузом, чтоб, под рев

Валов высоких, Океаны

Прияли дар в разверстый ров?

Х. СКОРПИОН

В аполлиническом виденье

Встает деревьев строгих ряд,

И Скорпиона жгучий яд

И злобный бег, в ночном боренье,

Предсмертном, сердце истомят.

 

Гуляет ветер по приволью,

И слышен в поле тихий звон,

Ужалит солнце Скорпион,

Да изболит тяжелой болью

И кротко примет смертный сон.

XI. СТРЕЛЕЦ

В своем круговращеньи время

Шлет за гонцом еще гонца,

И вот, как новый знак конца,

На это каменное темя

Возводит меткого Стрельца.

 

И тот, вознесши лик суровый,

Подъемлет свой упругий лук,

Слепая мощь узлистых рук

Стрелу пускает с силой новой,

И режет воздух смертный звук.

XII. КОЗЕРОГ

Из погребенной Атлантиды

Изыдет гордый Козерог,

И все пути земных дорог

Он, с блудной дочерью Киприды,

Пройдет как огнеликий бог.

 

О, братия, не соблазнитесь!

С незримого отсель холма,

Когда падет на долы тьма,

К нам съедет Божий Белый Витязь.

Покиньте, братия, дома!

[Афина]

Илья Эренбург

Смердишь, распухла с голоду,

сочатся кровь и гной из ран отверстых.

Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.

Россия, твой родильный бред они сочли за смертный,

Гнушаются тобой, разумны, сыты и чисты.

Бесплодно чрево их, пустые груди каменеют.

Кто древнее наследие возьмет?

Кто разожжет и дальше понесет

Полупогасший факел Прометея?

Суровы роды, час высок и страшен.

Не в пене моря, не в небесной синеве,

На темном гноище, омытый кровью нашей,

Рождается иной, великий век.

Уверуйте! Его из наших рук примите!

Он наш и ваш — сотрет он все межи.

Забытая, в полунощной столице

Под саваном снегов таилась жизнь.

На краткий срок народ бывает призван

Своею кровью напоить земные борозды —

Гонители к тебе придут, Отчизна,

Целуя на снегу кровавые следы.

 

 

УБЕЙ!

Как кровь в виске твоем стучит,

Как год в крови, как счет обид,

Как горем пьян и без вина,

И как большая тишина,

Что после пуль и после мин,

И в сто пудов, на миг один,

Как эта жизнь — не ешь, не пей

И не дыши — одно: убей!

За сжатый рот твоей жены,

За то, что годы сожжены,

За то, что нет ни сна, ни стен,

За плач детей, за крик сирен,

За то, что даже образа

Свои проплакали глаза,

За горе оскорбленных пчел,

За то, что он к тебе пришел,

За то, что ты — не ешь, не пей,

Как кровь в виске — одно: убей!

 

***

 

Я сегодня вспомнил о смерти,

Вспомнил так, читая, невзначай.

И запрыгало сердце,

Как маленький попугай.

Прыгая, хлопает крыльями на шесте,

Клюет какие-то горькие зерна

И кричит: «Не могу! Не могу!

Если это должно быть так скоро —

Я не могу!»

 

О, я лгал тебе прежде,—

Даже самое синее небо

Мне никогда не заменит

Больного февральского снега.

 

Гонец, ты с недобрым послан!

Заблудись, подожди, не спеши!

Божье слово слишком тяжелая роскошь,

И оно не для всякой души.

[Афина]

Валерий Брюсов

Старый викинг.

 

Он встал на утесе; в лицо ему ветер суровый

Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены.

И вал возносился и рушился, белоголовый,

И море стучало у ног о гранитные стены.

 

Под ветром уклончивым парус скользил на просторе,

К Винландии внук его правил свой бег непреклонный.

И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море,

А голос морской разносился, как вопль похоронный.

 

Там, там за простором воды неисчерпно-обильной,

Где Скрелингов остров, вновь грянут губящие битвы,

Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной,

Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы!

 

О, горе, кто видел, как дети детей уплывают

В страну, недоступную больше мечу и победам!

Кого и напевы военных рогов не сзывают,

Кто должен мириться со славой, уступленной дедам.

 

Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя,

Чтоб не были тяжки гранитные, косные стены,

Когда уплывает корабль среди шума и воя

И ветер в лицо нам швыряется брызгами пены.

[Афина]

Евгений Баратынский

Бесенок

Слыхал я, добрые друзья,

Что наши прадеды в печали,

Бывало, беса призывали;

Им подражаю в этом я.

Но не пугайтесь: подружился

Я не с проклятым сатаной,

Кому душою поклонился

За деньги старый Громобой;

Узнайте: ласковый бесенок

Меня младенцем навещал

И колыбель мою качал

Под шепот легких побасенок.

С тех пор я вышел из пеленок,

Между мужами возмужал,

Но для него еще ребенок.

Случится ль горе иль беда,

Иль безотчетно иногда

Сгрустнется мне в моей конурке —

Махну рукой: по старине

На сером волке, сивке-бурке

Он мигом явится ко мне.

Больному духу здравьем свистнет,

Бобами думу разведет,

Живой водой веселье вспрыснет,

А горе мертвою зальет.

Когда в задумчивом совете

С самим собой из-за угла

Гляжу на свет и, видя в свете

Свободу глупости и зла,

Добра и разума прижимку,

Насильем сверженный закон,

Я слабым сердцем возмущен;

Проворно шапку-невидимку

На шар земной набросит он;

Или, в мгновение зеницы,

Чудесный коврик-самолет

Он подо мною развернет,

И коврик тот в сады жар-птицы,

В чертоги дивной царь-девицы

Меня по воздуху несет.

Прощай, владенье грустной были,

Меня смущавшее досель:

Я от твоей бездушной пыли

Уже за тридевять земель.

[Афина]

Любимый Велимир Хлебников

Мои глаза бредут, как осень

Мои глаза бредут, как осень,

По лиц чужим полям.

Но я хочу сказать вам - мира осям:

"Не позволям!"

Хотел бы шляхтичем на сейме,

Руку положив на рукоятку сабли,

Тому, отсвет желаний чей мы,

Крикнуть, чтоб узы воль ослабли.

Так ясновельможный пан Сапега,

В гневе изумленном возрастая,

Видит, как на плечо белее снега

Меха надеты горностая.

И падает, шатаясь, пан

На обагренный свой жупан...

 

 

Свобода приходит нагая

Свобода приходит нагая,

Бросая на сердце цветы,

И мы, с нею в ногу шагая,

Беседуем с небом на «ты».

Мы, воины, строго ударим

Рукой по суровым щитам:

Да будет народ государем

Всегда, навсегда, здесь и там!

Пусть девы споют у оконца,

Меж песен о древнем походе,

О верноподданном Солнца -

Самодержавном народе.

Изменено 18 марта 2014 пользователем Соль88

[sur10]

УВЕРТЮРА

 

 

 

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!

Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!

Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

 

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!

Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!

Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!

Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

 

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском

Я трагедию жизни претворю в грезофарс...

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!

любимый Игорь Северянин...

Изменено 18 марта 2014 пользователем sur10

[Афина]

Северянин?

[sur10]

Северянин?

...как есть...

[Афина]

...как есть...

Замечательно!

[sur10]

В ГОСТИНИЦЕ.

 

В большом и неуютном номере провинциальной гостиницы

Я лежу в беcсоннице холодноватыми вечерами.

Жутко мне, жутко, что сердце скорбью навеки вынется

Из своего гнездышка - разбитое стекло в раме:

 

Из ресторана доносится то тихая, грустная музыка -

Какая-нибудь затасканная лунная соната,

То такая помпезная, - правда, часто кургузая, -

- Лилию оскорбляющее полнокровье граната:

 

И слышатся в этой музыке души всех женщин и девушек,

Когда-либо в жизни встретившихся и возможных еще в пути.

И плачется, беcслезно плачется в номерной тиши кромешной

О музыке, о девушках, обо всем, что способно цвести:

[Cookay]

Обожаю Игоря Северяниного - "Это было у моря".

Это было у моря

 

Поэма-миньонет

 

Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж...

Королева играла - в башне замка - Шопена,

И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

 

Было все очень просто, было все очень мило:

Королева просила перерезать гранат,

И дала половину, и пажа истомила,

И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

 

А потом отдавалась, отдавалась грозово,

До восхода рабыней проспала госпожа...

Это было у моря, где волна бирюзова,

Где ажурная пена и соната пажа.